После того как Новый год оказался как-то размазан между привычным Новым годом, Cтарым Новым годом, католическим Рождеством, православным Рождеством и Новым годом китайским, который у нас тоже ухитряются отмечать, значение 1 сентября как “даты” сильно выросло. В сущности, это единственный праздник, не окрашенный ни в какие политические, половые или узкоспециальные тона, разве что в цвета русской осени — самого красивого явления природы на земле.
1 сентября — это не только рубеж, отделяющий беззаботное каникулярное лето от томительного сидения за партой и страха принести не ту оценку. “Увидимся в сентябре”, “Подождет до сентября”, “До сентября сложно сказать”, “Ну, в сентябре видно будет” — все чаще формальную календарную границу между летом и осенью мы воспринимаем как существующую реально. Такое ощущение, будто бы часовая стрелка, переваливая цифру 12 в ночь с 31 августа на 1 сентября, действительно совершает колоссальной важности работу.
Мне кажется, этим феноменом — начинать с 1 сентября новую жизнь — мы обязаны появлению полноценного лета. В Москве никогда не было так пусто, как в эти летние месяцы. За весь август ни одного дельного приглашения, разве что Bosco удалось собрать народ на открытие отреставрированного фонтана в ГУМе. Лето действительно стало сезоном отпусков в полном смысле слова, сезоном вдохновенных сборов и отъездов.
1 сентября теперь проводится линейка не только для школьников: мы все стоим с гладиолусами (кто побогаче) и с астрами (кто победнее). Вот-вот из затяжного хождения под парусом возвратится начальник. Из творческого отпуска отдохнувшими и загорелыми вернутся телевизионные публицисты, умеющие нагнать страху на притихшую аудиторию. Глеб Пьяных с новой силой расскажет об ужасах нашего городка — страшно надоело смотреть повторы, и возобновится череда светских выходов, к которым, кстати говоря, надо готовить новый гардероб. К сожалению, смена сезонов никогда не происходит “просто так”.
В годы, когда я учился в школе, развернулась широкая дискуссия о том, стоит ли отменять школьную форму, а вернее, можно ли ее сохранить (в те лихие времена вопросы ставились именно так). Я был среди тех немногих, кто выступал за то, чтобы форму сохранить. Моя аргументация была предельно простой: школа не место для модных показов, а возможностей поторговать собой на ярмарке тщеславия у нынешних школьников во взрослой жизни будет через край. Но большинству тогда казалось, что сорвать с себя черно-синие наряды означает идти плечом к плечу с демократами, отчаянно рвавшимися к третьему микрофону. И форму отменили. Сейчас, слава богу, в большинстве школ хоть и не существует школьной формы в прежнем тюремном ее понимании, родителям все-таки настоятельно рекомендуют придерживаться определенной цветовой гаммы или покупать вещи от определенного производителя.
Эмоциональное выживание детей целиком ложится на кошелек родителей. В школьных классах Armani Junior соперничает с Baby Dior, Burberry ведет неравную борьбу с Polo Ralph Lauren, Charles David скрещивает шпаги с Prada Linea Rossa. В общем, все как во взрослой жизни.
Автор — главный редактор газеты “На Рублевке”
Эдуард Дорожкин
Vedomosti.ru